Павел Черноусов
Сборник стихов "На рубеже тысячелетий..."
Глава "Знойная пора"
Знойная пора
Весенний дождь на сером тротуаре
Вульгарный танец в брызгах отплясал
И радуга в пространственном угаре
Уже согнула арку небесам.
Ещё не все раскрыты к солнцу почки,
Но дух земной уже не скован сном
И лужицы, как тёплые примочки
Разнежились на воздухе лесном.
Так брось хандру, взвали весну на плечи,
Испей настой из запахов полей
И обнаружишь новые предтечи
Для жизни исключительно своей.
Хороший дождь прошёл в Энергодаре, -
В умытых окнах светится уют,
А голуби на мокром тротуаре
Остатки лужиц бережно клюют.
Рассвет
В заре над солнцем тает горизонт, -
Встает рассвет, как бурный образ мая,
И в комнатах сегодня не резон
Терзать судьбу, хандру со стен снимая.
Открою двери, выйду на балкон
Под плотный натиск молодого ветра
И он меня оближет языком,
Как старый дог, старательно и щедро.
Поманит даль: покинуть свой уют,
Шагнув навстречу истинной свободы
Туда, где птицы вольные поют
В открытом храме девственной природы.
Здесь нет интриг и чувств источник чист, -
Святые мысли не приемлют злого;
И пахнет лес, как первородный лист,
Творя для Жизни искреннее слово.
И новый день, как пламенный рассвет,
Забыть заставит склочные невзгоды, -
В румяных красках мчащихся хлопот
Из Космоса нисходят к душам годы.
Рыбаки
Н. Караманову, Н. Рекову
Карась ловился по весне, -
Друзья по камышам шныряли
И поплавки потом во сне
Всю ночь в глазах у них ныряли.
Удачный день. Хороший клёв.
Садки ломились от добычи, -
Считали долго их улов
Кукушки с берега по-птичьи.
Стальные заросли маслин
Цвели разлаписто и пряно,
Но час за часом дни росли
И к лету двигались упрямо.
И вот уже зардел июнь
И жор прошёл невозвратимо;
Казалось бы, на рыбу – плюнь,
Но к ловле страсть неукротима.
Всё так же, с ворохом снастей,
Друзья уходят спозаранку
С учётом свежих новостей
Удить на хитрую приманку.
Но ей не верят караси, -
Садки томятся сиротливо –
Хоть Бога с неводом проси
Поднять всю фауну залива.
А солнце жалит всё больней,
Не веселит дорога к дому
И смех пузатых окуней
Разносят чайки к окоёму.
Знойная пора
День пробуждается в гимнах рассвета
В красках мажорных могучей зари,
Птичьи хоралы, в приветствиях лета,
В рощи зовут, будто в храм звонари.
Светят росою лесные тропинки,
В пряностях сена пьянеют луга;
Ветер, вздыхая, погладит травинки,
Тучка пройдёт – приутюжит стога.
Хлебная нива землёй подогрета,
Жажда колосьев, что мёд, тяжела;
В первых лучах полевого рассвета
Одою жизни страда ожила.
Пылью и потом пропитаны выси,
Лёгкий туман растворился в стерне;
Трактор, с натуги свой голос понизил
Что-то внушает в логу бороне.
К морю гружёные мчат экипажи –
Рык зарубежный несётся во мгле;
Солнцем и небом заполнены пляжи
К отдыху манят на грешной земле.
Солнце касается кожи колюче, -
День разгорается жарче костра,
Флюгеры в штиле застыли скрипуче –
Даже на них повлияла жара.
Плавятся мысли от знойного лета,
Ищут прохлады в горячей тени;
Вянет листва от тяжёлого света –
Солнцем оплавлены долгие дни.
В грёзах: желание ливней и грома,
Радуг вполнеба, озона в груди
И половодий у каждого дома,
Чтобы в дожде по колени идти.
Переправа
Чайка приспособилась на юте,
Тело от жары плывёт, как мыло,
А от одиночества в каюте
Гибнет нерастраченная сила.
В рамке на столе – любимой фото,
На диване – старая гитара…
Только эта “ чёртова работа”
Всё не успокоит капитана.
Всё ему забот каких-то надо –
Форменно - усатый даже слишком, -
То везёт друзей до земснаряда,
То корову грузит безбарышно.
А она по палубе “лепёшки”
Лепит отрешённо и сурово
И мычит на кованные кошки,
Будто видит зверя в них какого.
Весело. Но было не до смеха,
Даже унизительно и грустно –
От фальшборта закачалась веха
И под днищем выпучилось русло.
А она упала на колени,
Испугав лихого капитана.
Судно задержалось на мгновенье –
Банку своей мощью разметало.
Вскинулась, неловкая, от боли;
Шкура от испуга задрожала,
В гулкой металлической неволе
Горькая слеза из глаз сбежала.
Но, когда по трапу вниз сводили
На упругом натиске верёвки,
Берега от хохота ходили
От коровье - водной тренировки.
К портрету горянки
Овал лица, упрямые глаза,
Поджаты губы, нос прямой и тонкий, -
Мне твой портрет о многом рассказал,
Хотя меж нами времени потёмки.
Характер твой воинственный, живой
Я и теперь в рисунке ощущаю:
Твой взгляд, что высверк стали ножевой,
Безжалостно смотрящего смущает.
Но ты мила. Все тонкие черты
В твоём лице торжественны и нежны
И прелести орлиной красоты
Впитал твой лик в движении мятежном.
Прошли века. Но ты из прошлых лет
Глядишь на мир с улыбкой непокорной
И я, однажды, видел твой портрет
В луне склонённой над тропинкой горной.
Нашёл тогда для риска силы в нём,
Повиновенный непонятной власти,
Прошёл обрыв, где не решил бы днём
Испытывать своё слепое счастье.
Рецидив
Ты была молода и красива,
Он был опытен, жгуч и галантен.
Ты его ни о чём не просила,
Он тебе насулил сто галактик.
Ты и думать о нём не хотела,
Он в желаньях упрям был и ловок
И твоё утомлённое тело
Одолел на закате лиловом
Ты безвольно ему уступила,
Глупый жест оправдав любопытством,
Совесть страстью его усыпила –
Породнила обиду с бесстыдством.
И жила, боль в глазах своих пряча,
Он лоснился упившись свиданьем,
А подушка сырая от плача
Удивлялась бессонным рыданьям.
Ты была, как богиня, красива –
Лишь за это тебя обожал он
И не верил, что гордая сила
Унижения снимет кинжалом…
Ты пошла по седому этапу,
Не познав на любви, ни разврата…
Не одна ль ты была виновата
В том, что вместе беда и расплата.
* * *
Закрыла ночь спиной окно
И тени звёзд не виноваты
Что мрак и беды заодно:
Ступени скорби в тучи вмяты.
На сердце жгучая тоска
От изнуряющей потери
И пульс свинцовый у виска
Гудит, как стук парадной двери.
Могила комнаты черна,
А ночь бессонная, кривая,
Всё не отходит от окна,
Позоры мира покрывая.
* * *
Грустная осень. Полёт журавлиный
Клином печали растаял вдали;
Рощи пустеют. Под ветром долинным
Гнутся в тревоге седой ковыли.
Холод вечерний сырой и промозглый,
Словно разверзлись во мгле погреба;
Серые тучи, как дым паровозный,
Тусклый закат под себя посгребал.
В эти минуты становится жалкой
Краткая радость случайной любви;
Осень уходит походкою валкой,
Не возвращаясь, - зови, не зови.
Глупо паясничать подле гармоний,
Подло искать в неизведанном зло;
Род беспокойный к предтече агоний
Хаосом судеб с дороги свезло.
Миг суеты в исполненье желаний
Свет покаяния свёл до ноля:
С низменной страстью к обрыдлости ранней
Тянется жизнь, свои раны голя.
Грустная осень. Полёт журавлиный.
Топи болот разбрелись по земле…
Мысли нагрянули грозной лавиной, -
Жалость и ужас застыли во мгле.
Обида
Ты меня не мани своим мутным истоком, -
Из поганых болот, даже в жажду, не пьют;
Пусть, пока, не везёт в этом мире жестоком, -
Звёзды здравицы мне в соловьях допоют.
Погоди: ухожу без скандального шквала, -
Нет накала страстей, как упрёков и слёз;
Среди грёз, может быть, ты надежды искала
Только я миражей не воспринял всерьёз.
Поздно верить и ждать, рассылая проклятья, -
Торжество суеты поглотило покой,
Не прельщают меня твои яркие платья –
Я мечтал о любви далеко не такой.
Успокой свою плоть от обид и разврата,
Глупо прошлому мстить в грязной сделке с судьбой.
Это горе твоё, - не кураж, а расплата
За твоё неуменье владенья собой.
* * *
В этом убогом мире
Мало любви и света, -
Даже в своей квартире
Я ощущаю это.
Всюду: позор и враки,
Злоба в елейной лести, -
Стынут глаза во мраке
С бликом усталой чести.
В думах мечты погасли,
В дымном бреду планета
И на лампадном масле.
Брезжит дурман рассвета.
Звёзды плывут в тумане,
Волны – плевки и брызги, -
Век приобрёл в обмане
Нервов стальные взвизги.
Кровь со следами спермы –
Вирус на теле суши,
Оду сегодня спел бы
Да не воспримут души.
Крылья сожгли Икары
В близком горниле света, -
В сердце моей гитары
Замерла боль поэта.
* * *
Я не вхож в этот дом, где ковры и хрусталь,
Где японские: квадро и видео.
Я не вхож в этот дом, но хозяйку мне жаль,
Что за роскошью счастья не видела.
Лишь заморские яства прельщают её,
Шмотки с лейблом дублёно - варёные…
Я ногтями сдирать был готов мумиё,
Чтоб не выглядеть рядом вороною.
Назначал рандеву в ресторанном дыму
И глядел на неё зачарованно.
А она не меня принимала в дому,
Где была в барахло замурована.
Я трудился, как чёрт, чтоб понравиться ей, -
Массу денежных средств заколачивал.
Мизер мне оставался с зарплаты моей,
Но счета в ресторане оплачивал.
Обносился вконец, продал всё, что имел, -
Наступило прозрение жуткое:
Неужели другой отыскать не сумел,
Что связался с пустой проституткою?
Торопились меня с грязью жизни связать
Сутенёры её воздыхатели:
Я же бросил её, чтобы им не мешать, -
Встречи с нею сознанье отвадили.
Очень редкостный сплав красоты и ума
Не сумела природа в ней выплавить, -
Лишь безруких Венер порождают дома,
Где ни в чём недостатка не выявить.
Не хожу я туда, где ковры и хрусталь,
Да японские: квадро и видео.
Не жалею о том, только времени жаль,
Что хламьём душу напрочь обидела.
* * *
Я считал родными эти губы,
С верою смотрел в глаза большие,
А теперь любовь пошла на убыль
И тому виною не морщины.
К нам не безразличны наши годы,
Но не портит судьбы их участье,
Если не дуреем от свободы,
Сохранив единственное счастье.
Отчего же меркнут наши губы,
Стынут увядающие руки
И совсем становится не любы
Объяснений трепетные звуки?
Видно, не в желаемом причина –
Суета повисла на запястьях,
Не летать, а ползать приучила,
Барахло подсунув вместо счастья.
Оттого без радости и страха
Наши взгляды сходятся пустые, -
Всё равно: что золото, что плаха,
К верности сердца уже остыли.
* * *
Как на посту, деревья у окна;
Дрожит закат на незакрытых шторах
И угнетает комнат тишина,
Где, словно взрыв, - любой случайный шорох.
Всё нет его – набатного звонка;
Молчат ступени в сумерках подъездных.
Бесстрастная гримаса потолка
Замкнула всплески мыслей бесполезных.
Грустят цветы, оставленные мне,
Над завершённым сбором суматошным,
Напоминая о минувшем дне,
Где ничего не станет вновь возможным.
А ветви гладят тенью по стене,
Пытаясь смыть тоску пустынных комнат,
Но запах слёз в измятой простыне
Опять, с тревогой, о тебе напомнит.
Что без тебя деревья у окна?
И эти розы в помутневших вазах?…
Так только ты могла уйти одна,
Перечеркнув всё будущее сразу.
Шторм
Камни. И волны в пене.
Брызги плюёт прибой.
Цвет роковых мгновений
Грязный, седой, рябой…
Воды вскипают дружно
С тяжестью мрачных сил,
Ухает в тон натужно
Пирса сырой настил.
Трёт небольшое судно
В кранцах привальный брус
И на душе паскудно –
Давит неясный груз.
В небе ни зги, лишь тучи
Рвут на себе наряд
Да маячок на круче
Высверком ищет взгляд.
Шторм накаляет страсти,
Берег кого-то ждёт, -
В бурном, сплошном ненастье
Крики на клочья рвёт.
* * *
Жизнь, в своём понимании жутком,
Моментальна, жестока, пуста –
Дифирамбы поют проституткам,
Прибивая к распятью Христа.
От такой доброты инфантильной
Я на темени волосы рву, -
Душу мрак разъедает могильный,
Трупы рядом смердят наяву.
Предкам пули в затылки вонзали
И мелькали тупые стволы
В паровозных дымах на вокзале
Развозя по степям кандалы.
А теперь наказания в радость,
Преступленья в законной броне,
Уничтожена мудрая святость,
Нищета возмужала втройне.
И, без права обжаловать глупость,
Бережливость идёт с молотка;
Гордость скифов былинкой прогнулась
И судьба до предела горька.
В злобных ляпах: “кулак”, “подкулачник”
Зародился крутой беспредел…
А без мощных хозяйских “заначек”
Отчий край навсегда оскудел
Вот и жизнь в понимании жутком,
Как и прежде: больна и пуста.
Мы отпели своё проституткам,
Но не сняли с распятья Христа.
Пьющая
Напоили женщину и бросили,
И бредет, качается она,
Спотыкаясь, по ненастной осени
Толь от хляби, то ли от вина.
Бьет в лицо тревога мутной мороси,
Отвернулся ужас от стыда, -
С дрожью неуверенности в голосе
Проросла коварная беда.
Дети не одеты, не ухожены,
Но она не чувствует вины –
Многие по жизни пьянством брошены
На помойку загнанной страны.
И сгорает в глупом оправдании
Время непокорное до тла,
Будто к испытанью на страдании
Женщина судьбу свою вела.
Для кого ты в радость, в удовольствие
С похотью извергнутой со зла?
Мутные глаза, дороги скользкие, -
А ведь ты для лучшего росла.
От войны спасли тебя родители,
На ноги поставили, любя,
Для чего ж очаг родной обители
Предала, унизила себя?
Для тебя весь мир прекрасным полнится,
Для тебя: и песни, и цветы...
Ты ж бредешь , - паров хмельных невольница,
Дожигать зачатки красоты.
Под ногами лужи разливаются,
Косо подпоясано пальто, -
Над тобою просто издеваются,
А помочь не бросится никто.
Балкон и ель
/притча/
Упрямый снег клубит метель,
Поземка ноги обжигает,
А свежеспиленная ель
Балкон угрюмый обживает.
Но вот послушно внесена
В сиянье праздничного света
Руками грубыми она, -
Со вкусом ярко разодета.
А серый, тягостный балкон
Ненужным скарбом захламлен.
Под апельсин нездешний дух
По залу бродит запах хвои,
Стихи читают дети вслух
И ель горда своей судьбою.
На ней гирлянды, мишура,
Стекло нарядное играет,
А под окошком, со двора,
Балкон дремуче замерзает.
Не быть ему, как ей, в дому –
В метельном корчится дыму.
Она блистала и цвела
Среди веселий маскарадных;
Казалось, даже подросла
Под взвизги звезд теле – эстрадных.
Училась лапы поднимать
И делать модные движенья, -
Зачем ей было понимать:
Чем заслужила уваженье?
Скрипел задумчиво балкон, -
Жалел о ней, наверно, он.
Но кончен бал и шумный смех;
На место сложены подарки,
Под бурный, временный успех
Сменен на будни праздник яркий.
Печален ели голой вид –
Сгорела вмиг былая юность
От украшений и обид
Верхушка гордая прогнулась.
И лишь обветренный балкон
Искристым снегом занесен.
Рукою грубой, как с креста,
Ее стащили с пьедестала, -
Ей вдруг открылась высота,
Где перед праздником стояла.
Но мертвой птицей под балкон,
Рассыпав прежние иголки,
Под ветра свист, снежинок звон
Слетела тень ненужной елки.
А скромный, серенький балкон
На месте прежнем вознесен.
Опять над городом метель,
Поземка ноги обжигает, -
Балкон уже другая ель
Смирясь с судьбою, обживает
Он ей расскажет, как она
В тепло предпраздничного света
Послушно будет внесена...
Но не поверит елка в это.
О, этот старенький балкон,
Как много елок видел он
Деревенская любовь
/ироничная идиллия/
Ты помнишь ту давнюю осень –
С тобой мы гуляли в саду,
Где мухи копались в навозе
И жабы галдели в пруду.
Как ты на подошвы обновы,
Считая ворон в небесах,
Цепляла лепешки коровы.
И счастье светилось в глазах.
Ты помнишь, - давно это было,
За садом на дальнем лугу
Заржала над нами кобыла,
А мы целовались в стогу.
Сопели, копались, как дети,
Со страстью не детской в крови
И задницы щупал нам ветер,
Уже охладевший к любви.
Любила ты радости секса,
Молитвы шептала под нос,
А сена душистые стебли
Рогами росли из волос.
Роняли березы достойно
Уже отзвеневшую медь;
Коровы мычали до стона,
Что им, будто нам, не суметь.
И гнал их пастух к водопою,
Стреляя длиннющим хлыстом,
Истоптанной в жижу тропою,
Чтоб стать твоим мужем потом.
Давно отзвенело то время
И память – тускнеющий блик.
Из прежнего стада на племя
Оставлен единственный бык.
Другие повыросли телки
И только все тот же пастух;
Колотят коровьи метелки,
Как прежде, назойливых мух.
Пастух смысл нашел в алкоголе,
А ты нарожала детей, -
Наверное, лучшею долей
Не бредила в жизни своей.
А годы летят без оглядки,
Сгорая у дымной плиты;
И стали обширные грядки
Пределом хозяйской мечты.
Не хаешь ты мужа за пьянку
И терпишь его тумаки,
Чтоб снова вставать спозаранку
Вонючие мыть сапоги.
Ты помнишь, конечно, ту осень,
Хоть сада давно уже нет,
И кто-то на старой березе
Повесил дырявый штиблет.
А я о тебе не тоскую –
Живи в своем сытом дому,
Где куры о счастье токуют
Наследью всему твоему.
Бычок
Вырос бычок молодой –
Дуру – корову топтал;
Бык же ходил за водой,
Сено ему подбирал.
Старый – сидел и хирел,
Юный – жирел и мужал
И на корове дурел,
Будто над старостью ржал.
Что ему мать? Что отец? –
Нет у животных мозгов.
Вот и паскудит телец
Стадо отцовских коров.
Авторская песня Павла Черноусова http://kaniakumari.narod.ru/pcare1.htm
http://kaniakumari.narod.ru/sbornik/oglavl1.htm